90 фунтовНазвание: Девяносто Фунтов
Автор: BellZ
Рейтинг: R
Пейринг: Matt\Dom
Жанр: Angst
Точка зрения: Dominic
оставшееся в комментариях.
Это действительно стоит прочитать до конца. Объем огромен, но черт подери, это великолепно
С чего все это началось?
"Я мечтал, мечтаю и буду мечтать, пока не остановит пуля" - Эрнесто Гевара... де... де ла... к черту.
* * *
Раннее утро, около семи.
Глубокое, синее небо.
Давно нестриженный газон - салатовый, мясистый, сочный, влажный - с тихим шуршанием пускал сок на подошвы незашнурованных кед, давивших его.
Он осторожно опустился, упершись ладонями в траву.
Озноб изнутри, волнение, ожидание приятного стресса.
Руки ледяные и мокрые, зубы слегка стучат друг о друга, состояние абсолютного счастья поднимается внутри, хрустально-чистая волна блаженного фанатизма.
Соседний, белый, чистенький дом.
Опускается ставня на втором этаже.
Не моргать. Ни в коем случае.
Мимо тихо проезжает машина, вниз по склону улицы.
Семь ноль пять.
Все чувства обострены до предела, глаза болят от напряжения.
Где-то залаяла собака.
Не моргать.
Дверь хлопает - неожиданно, как всегда.
На ходу натягивая олимпийку он выскакивает,
(сердце и желудок пронзает волна узнавания и радости)
затем останавливается,
роняет школьную сумку в траву, сосредотачивается на молнии,
подхватывает сумку.
Раздается адресованный ему крик о незапертой двери,
но он уже несется дальше.
Постоянно подхватывая ремень тяжелой сумки, чтобы он не так резал плечо, он быстро шагает прочь, вниз.
Споткнулся.
Маленькая, узкая фигура.
Семь семь.
Все.
Позже Беллами решили обзавестись высокой живой изгородью и все кончилось,
но пока что это - ритуал.
Школа. Фонтанчик для питья.
Безнадежно и даже опасно.
Ждать можно бесконечно, а свидетелей слишком много.
- Твой сосед?
Забор.
Длинный, сколоченный из пористых досок, параллельный задним дворам домов, излучающий густой, медовый запах дерева в тени зелени кустарника, опускающегося с обеих сторон аркой.
Длинный узкий тоннель по улице вверх, по которому немногие решались возвращаться из школы домой.
Покурим у Забора?
Будешь вечером в конце Забора?
Бычки на земле, лужицы не впитавшейся в землю выпивки и ее последующей реинкарнации.
Он всегда возвращался так, потому как их дома, прилегающие друг к другу, располагались прямо в конце тропы.
Если ты перекинешь сумку и не побоишься занозить ладони, ты можешь сразу оказаться на своем заднем дворе.
Маленькие монетки солнца, падающие на узкую тропу сквозь листву.
Тишина и чирканье школьных кед.
Запах цветения с участков старых леди, удушливый и аллергенный, жара позднего мая,
когда влага концентрируется вот в таких темных местах, запах голой, стоптанной земли под ногами, тяжелое дыхание.
Чувствуешь другого человека спиной.
Затем вздрагиваешь, когда тебя обгоняют, едва коснувшись плечом,
не оглядываясь, не говоря «привет, сосед», или нечто в этом роде, хотя вы практически ровесники и учитесь в одной школе.
На момент - макро:
Гладкие темно-русые волосы;
Костлявое плечо с ремнем сумки;
Смуглая скула из-под пряди женской прически;
Острые лопатки под рубашкой;
Еле уловимый запах пота и страха.
Ты убыстряешь шаг, не задумываясь.
Парень, за которым ты рванул, внезамно тормозит и оборачивается,
происходит столкновение - кость в кость.
Пыхтение.
- Э?..
Ты выше на полголовы.
Голос неожиданно низкий, разочаровывающе низкий.
С расстояния в двадцать сантиметров ты окончательно понимаешь, что это, все-таки, парень, стопроцентный парень, пусть хрупкий до нездоровья и с женской нервной манерой вскидывать сумку.
Ты даже успеваешь почувствовать его запах.
Дым. Он курил не более получаса назад.
Глаза темные, настороженные.
- Что такое?..
Господи, ты дышишь прямо на него.
- В смысле? - да, делай вид, что все случайно.
- Что еще? Деньги на обед?..- он нервничает, голос с хрипотцой, но глаз не прячет.
- Отъебись, а?.. - ты берешь себя в руки и выплевываешь это с «явным» удивлением.
Он смотрит на тебя, и ты боишься отключиться прямо здесь.
Растерянность и распластанность чувств сменяется агрессией.
- Н-ну... ок. - он медленно поворачивается, все еще настороженно глядя на тебя, и идет дальше, вверх по тропе, напряженный, с каменной спиной, неровно шагающий,
а ты остаешься, боясь расплескать эмоции и ощущения,
которые должны остаться внутри во что бы то ни стало.
Шесть часов пятьдесят девять минут.
Сегодня неожиданно холодно.
Темно-серое ватное небо, набухающее и распухающее от влаги.
Над серой узкой трассой висит туман, листва колючих кустарников тихо шуршит.
Относительно «чистенькие» мутно-«беленькие» домики одноэтажного пригорода,
плотно жмущиеся друг к другу панельные загончики для престарелых,
одинаковые квадратные симметричные коттеджи летнего типа.
Улица идет вниз, отсюда виден практически весь город, а именно - множество одинаковых коричневых крыш и живых изгородей.
Белое, серое, темно-зеленое, коричневое.
Мимо с тихим шуршанием шин проезжает машина.
Семь ноль пять.
Соседний дом безмолвен, ставня на втором этаже не опускается,
из дома не раздается ни шума.
Ты осторожно спускаешься к калитке, выходишь на тротуар, садишься на бордюр.
Изучаешь вкрапления гравия в асфальт между своими грязными кроссовками.
Тебе пора. Его здесь нет.
Это его комната - на втором этаже, в одно окно.
Никто не опускает ставню.
* * *
Кассета с Нирваной на одной стороне и Радиохэд на другой.
Ты гоняешь ее с утра, огрызаясь на стук в дверь и просьбы сделать,
к чертовой матери, потише.
Если присесть, то видно на свет - поверхность стола, стоящего у окна, покрыта нежным пушком пыли.
Поверхность крашеного дерева, испещренная многочисленными царапинами.
Темная, холодная комната, голубые сумерки, стрекотание мелких насекомых под открытым окном - пора закрыть его, задернуть шторы, включить свет, спуститься, сделать себе бутерброд и стакан молока.
Вместо этого ты ложишься на продавленную кровать, прямо на груду одежды и стопки журналов.
Твердый угол чего-то впивается в позвонок.
На потолке - трещина в форме северной, остроконечной буквы "S".
«- Что такое?..»
Пытаешься представить, что он увидел, оглянувшись, так близко.
Большой рот?
Много зубов?
Наверняка он и представить себе не может - совершенно нереально.
Конечно, люди ощущают что-то друг к другу, но все это происходит в больших,
красивых городах, с уверенными в себе, красивыми людьми.
Ты - вполне популярный, даже более чем, молодой человек, ты нравишься девушкам,
у тебя много друзей, ты играешь в группе, у тебя открытая улыбка и нет проблем с занятиями.
Проблемы твоей семьи тебя не касаются, и слава богу - тебе не дают о них знать.
* * *
Ты гонишься за ним, пытаясь увидеть лицо, но он все еще впереди.
Он отворачивается.
Наконец ты делаешь рывок и видишь его, видишь это до боли знакомые большие темные глаза и тонкую линию бровей.
Возникает резкое желание обхватить его всеми конечностями и раскрошить,
размазать о свою грудкую клетку.
Ты протягиваешь руки, но они проходят сквозь него, как через воду.
Затем понимаешь, что на это не настоящий он, а твоя сестра, просто волосы похожи.
Ты умираешь от разочарования и чувства потери.
Чувства стыда.
Пронзительный звон.
Голова легкая и воздушная.
Инстинктивный удар рукой вправо и вниз.
Постепенно возвращаются ощущения.
Боль в ладони, холод в плечах, шум и тихий стук о стекло, неяркий свет сквозь веки.
Ты просыпаешься, поднимаешься из плотных теплых слоев.
Идет дождь.
Ты закрываешь глаза и извлекаешь из подкорки любимое воспоминание.
* * *
Карандаш со стуком падает на пол в классе и с потрескиванием катится.
Это не круглый, это граненый Faber-Castell.
- Ховард? Ховард?..
Смешки и оглядывания.
- Да, мэм?..
- Подними это.
Наклоняешься, не дотягиваешься, с шумом вылезаешь из-за парты, спотыкаешься о портфель, чувствуешь себя в центре внимания.
Господи, неужели это действительно настолько интересно?..
Растягиваешься в проходе на коленях.
- Фак.
- Что... повтори?
Поднимаешь глаза, щуришься - произошло страшное.
«Ебать» громким, злым шепотом в напряженной тишине класса, замершего, как крокодилы, которым старая стерва вот-вот должна кинуть кусок мяса.
- Извините, мэм.
- После уроков. Здесь.
* * *
Темный, расплывающийся от летающей пыли коридор,
Ряды темно-серых заскорузлых металлических шкафчиков.
Тихое потрескивание, повизгивание, свет в конце «тоннеля» - полонтер ритмично возит щеткой, его грузная, но на удивление изящная фигура вписана в прямоугольник света, выполняет легкие «па» с щеткой.
Акустика и эхо:
- Pa... pa... Pa-pa was a rolling stone...pa... pa... Pa-pa was a...
Папа был перекати-поле, скажи, мама, это правда - они говорят,
что он не работал ни дня в своей жизни?..
Подошвы стоптанных черных кроссовок еле слышно шуршат по влажному полу.
Странным образом все это - вечер, пустое школьное здание,
перекликивающееся редким эхо, вселяет такой покой и умиротворение,
что ты с удивлением ловишь себя на мысли - уходить отсюда не хочется.
- Pa-pa was a rolling stone!..
Разворачиваешься на пятках, шагаешь.
Кубки, постеры, мелодичного бормотания полонтера уже не слышно,
лестница на второй этаж - оглядываешься на нее - притягивает тьмой сверху.
Интересно, кто-нибудь остался в классах? Все еще?..
Берешься за холодный металлический поручешь, хотя мог бы этого и не делать - за четыре года ты знаешь все лестницы этой крохотной школы телом,
это карта в твоей голове.
Поднимаешься.
Здесь уборщики уже прошли, темно, легкий лимонный запах дезинфицирующего, добавляемого в воду.
Это прекрасное чувство полного уединения.
Хорошо бы не попадаться никому на глаза.
* * *
Звук. Сначала тише, затем напряженнее, затем его снова нет - непонятно, что, но уже ощущается присутствие.
Доминик, не думая, шел на него по темному душному коридору, впитывая кожей ощущение выключенных ламп дневного света над головой и длинное гулкое пространство.
Поворот.
Тусклый свет из-за двойных, широких дверей,
одна створка распахнута - косая серая полоса на крашеные доски пола.
Звук становится узнаваем - это пианино.
Он шел на звук, пытаясь уловить нечто знакомое.
Ему не то что бы нравилось или не нравилось это,
клацанье было слишком резкое, истеричное, такое ощущение, что человек не играет,
а с размаху бьет по клавишам, пытаясь сломать себе пальцы.
Игра сумбурная, мелодия нервнически-веселая.
Нет, это не красиво.
Это просто драм на клавишах.
Внезапно начинается нежный перелив, но все еще слишком жесткий - играющий явно, стиснув зубы, вырабатывает скорость пальцев.
Доминик никогда в жизни не приближался к клавишным ближе, нежели на полтора метра в доме тетушки, и не приблизился бы никогда.
Ударные были его выбором и он не собирался им изменять.
Когда-нибудь он будет играть на больших стадионах, он будет пользоваться полотенцем для пота, его руки будут сильнее и точнее, и он стремится к этому.
Пианистка явно стремилась к тому же.
Сложный - по звуку, несмотря на то, что он не видел рук или пианино,
а он уже понял, что это та самая груда трухлявого дерева в углу музыкального класса, - переход на многих тональностях запнулся и начался снова.
Доминик сел на прохладный пол, прислонился спиной к стене, вытянул затекшие за весь день ноги и закрыл глаза.
Снова...Снова...Получилось.
Нежнее.
Ритм сбивается, осторожно.
Здесь... еще тише... еще... ритм. Держи ритм, подруга.
А он не сомневался, что это какая-нибудь старшеклассница в короткой клетчатой юбке осталась, выпросив у (как же ее звали?) разрешения потренироваться перед конкурсом.
Небось, стиснула зубы, неокрепшие после недавно снятых пластинок, и наяривает изо всех сил, только капли пота падают на клавиши.
И снова... торжественное вступление, драма, истеричное блямканье.
Сложный перелив... получилось.
Он почему-то улыбнулся и подтянул колени обратно к груди.
И все с начала.
Никакой истерики.
Нежно, плавно, красиво, быстро.
И снова, без перерыва.
Прозаическое урчание в желудке.
Он осторожно встал, потянулся, почувствовав, как хрустнули суставы - пора домой, наверняка уже почти пять. Неприятный осадок от дополнительных занятий успел рассосаться.
Шаг к дверям. Еще один. Звук льется неровными, но сильными всплесками, как кровь из перерезанной артерии.
В тускло освещенном классе за разваливающимся пианино у окна, серого прямоугольника вечернего дождливого неба, сидел хрупкий тощий подросток с длинными волосами, чья узкая мужская рубашка не оставляла сомнений в отсутствии вторичных половых признаков, а закатанные рукава и длинные ладони исключали возможность всякого девичьего присутствия.
Он, заметив боковым зрением движение, поднял взгляд и сбился, затем резко отпустил клавиши и выпрямился, уставившись на остолбеневшего Ховарда.
К мокрому от напряжения лицу прилипла прядь влажных волос,
кадык на шее ходил от напряжения, дыхание было тяжелым и хриплым.
Большие темные глаза смотрели с явным непониманием.
Внезапно юноша расслабился и принялся растирать кисти и запястья.
Ховард понял - пора лгать.
- Искал миссис Стиффлз, думал, что раз кто-то играет - это она.
- Нет. - костлявый парень все еще массировал себе левое запястье. - Она ушла полтора часа назад. Она разрешила мне заниматься, я сказал, что готовлюсь к конкурсу. - он передернул плечами. - на самом деле я клавишник в группе.
Доминик переварил полученную гору информации.
- Эм...в какой?..
- Carnage Mayhem.
Дом в свою очередь передернул плечами, что могло означать как узнавание, так и «хрен упомнишь все ваши школьные команды... впрочем, и наши тоже».
- А ты драммер из Чумы, я знаю. - продолжил юноша, затем прямо посмотрел на Доминика и неожиданно улыбнулся.
(тогда это произошло?.. или позже?)
Обычно пишут, что «улыбка мигом преобразила его лицо», и ты этому не веришь.
С недавних пор он начал понимать, как от природы довольно миловидное и женственное, но угрюмо-замкнутое и узкогубое лицо, больше напоминающее крысиную мордочку, может вызывать умиление, когда ее обладатель искренне улыбается, забывая о неровных зубах.
Он не смог не улыбнуться в ответ.
- Что, серьезно?..
- Все знают. - парень как-то погрустнел и ухмыльнулся. - Вы же самая крутая группа в школе.
Ховард прислонился к косяку плечом.
Ему было непонятно, почему этот незнакомый дорк рассказывает все это ему.
- А я... короче, дрянь группа. Но мне просто нравится играть. Мне нужна практика. А они согласились собираться у меня, потому что у меня всегда пусто и можно репетировать. - его голос был низким, но иногда ломался и сбивался на высокие ноты. - Родители разъехались.
Иногда они меня навещают, а иногда - нет.
Затем он сделал удивительную вещь - разрыдался.
Позже Дом узнал, что в тот день Мэттью был слегка не в себе и находился под действием препарата, который заимствовал из бабушкиной аптечки, чтобы лучше чувствовать музыку, по его словам, и сосредотачиваться на процессе, но терпел побочный эффект - излишнюю расслабленную болтливость и эмоциональность.
Тогда же он просто тупо смотрел на истерично всхлипывающего за занавесью темно-русых волос юношу, даже имени его не зная.
- Э-эй... ну ты что?.. - он переносил вес с одной ноги на другую, чувствуя, что хочет убежать отсюда, тем более что голод и чувство странности происходящего нарастали синхронно.
(тогда?)
он осторожно прошагал к пианино и встал рядом.
Серое стремительно синело - сумерки.
Парень за пианино резко и влажно втянул носом воздух, прерывая полуистерический припадок, распрямил спину и опустил костлявые руки на клавиши.
Руки и клавиши белели, отражая свет окна, все остальное оставалось в синей тени.
Торжественное вступление.
Волосы целиком скрывают лицо, только влажный кончик носа мелькает.
- Это Бах.
Дом кивает и складывает руки на груди.
- Концерт первый, до-минор. Я его терпеть не могу, но мне нужно упражняться.
- А где ноты?..
- Я не знаю нот.
Парень играет дальше.
В тот вечер они возвращались домой вместе, ежась под холодными каплями, падающими с листвы на раскисшую грязь под ногами, и разговаривали обо всем.
- Хорошо, - Мэтт остановился перед своей калиткой и поправил сумку на плече
- Ты можешь как-нибудь зайти, послушать, что я обычно играю.
Там немного, но если вам нужен свежий материал или типа того... - он прожестикулировал свободной рукой в воздухе и с надеждой заглянул в глаза Дому.
- Договорились, - он не мог ответить иначе, хотя прекрасно понимал - клавишник им в ближайший миллион лет не понадобится. - Завтра в школе?..
- Завтра суббота.
- Черт.
По выражению лица патлатого ясно, что он не понимает - шутит ли его новый друг или нет. В любом случае он боится, что над ним просто издеваются. Наконец он решается:
- Слушай, а что, если я... в общем, я завтра не занят, если ты тоже не занят, ты мог бы придти. Вот.
«Интересно, он рассчитывает, что мы подружимся, как соседи, и я возьму его в группу. Так?»
- М-м-м... хорошо. Вечером нормально будет?..
- Ага.
- Договорились.
Доминик вылез из ванной и сел на ее край.
Теплые капли воды оседали из заполненного паром помещения и стекали с мокрых волос по позвоночнику, как пот.
Впереди еще час.
Идти никуда не хотелось, соблазн остаться дома и смотреть телик был не просто велик – колоссален. Это так спокойно – не вмешиваться ни в чью жизнь, не впускать никого в свою кроме определенных людей из определенной тусовки, которые более-менее похожи на тебя и потому знакомы.
Он встал и провел ладонью по мокрому зеркалу, оно с визгом очистилось.
Потер горячей ладонью подбородок – бриться не нужно было, наверное.
Стоп.
Это же не будет свиданием, правда?..
Он лучезарно улыбнулся и начал вытирать волосы полотенцем.
Если серьезно, то он просто хочет нравиться людям, у него это получается, потому что он старается.
Любым людям, включая ровестников любого пола. Просто нравиться. Это же классно.
Это важно.
Наверное.
Cleanliness is next to godliness!
Откуда эта фраза?
Господи, как же не хочется никуда идти.
Через тридцать минут он уже стоял у крашеной белой двери.
Дверь открылась почти сразу же, резким движением.
- Заходи… - тоненькая фигура в растянутом свитере, со свисающими сосульками немытыми волосами, острыми скулами и глубокими тенями вокруг глаз – или это освещение?
Не дожидаясь, пока за ним последуют, Мэттью ушел в глубь дома.
«Следи за своими шагами. Здесь низкая гравитация!»
Дом, в котором подросток существует рядом с пенсионером.
Запустение и атмосфера равнодушия,
сантиметровый слой пыли на многочисленных рамках с фото и тяжелые, не пропускающие света шторы.
Какие-то коврики, собачьи подстилки, подушки, удушливый запах увядшего хлопка и загнивающих кожаных туфель в нафталине.
Старый плюш.
Скрипучая лестница на второй этаж, перила процарапаны по всей длине ключом.
«наверняка она почти ничего не видит...бедный парень.»
Осторожно ступая чистыми, но заношенными кроссовками по ступеням он поднимался следом – чем выше, тем темнее.
Дверь с кривой, размашистой надписью маркером «Keep Out!», латунная ручка.
Щелчок.
Его комната была такой же темной и захламленной, как остальной коттедж. Кеды, валяющиеся на пианино, стоящем слева от окна.
Широкий подоконник, служащий столом судя по стопкам бумаги и журналов на нем.
Узкая кровать справа от окна.
Огромный постер Нирваны с концертного снимка Курта над ней, нижний край оборван местами и расписан мелкой неразборчивой символикой ночных мыслей.
Магнитофон.
Бесконечные стопки аудиокассет на полу.
Никакого телевизора, музыкального центра, моделей самолетов, темные стены местами все в той же вязи подчерка.
Недопитый стакан воды с отпечатком губ и пальцев на крышке пиано, рядом с кедами.
Мэтт сразу же сел за него, как если бы понимал – это не гости, это по делу.
Поддернул рукава свитера до локтей, замер.
Дом осторожно опустился на кровать, но она все-равно заскрипела.
Теперь от затылка с густым, одуряющим каштановым запахом его отделяло полметра висящей в воздухе пыли.
Курт. Курт умер уже месяц назад. Или?..
Внезапно все стало понятно.
Нет, ты не создан для этого, ты же совсем другой. Совершенно. Вне зависимости от того, как долго ты будешь растягивать рукава своего свитера, бадди.
Словно подтверждая резкое озарение Доминика, Мэтт начал осторожно, мягко наигрывать что-то совершенно не похожее на то, что он играл вчера, в их первую встречу. Мелодия была совершенно простой, понятной, но он совершенно точно не слышал ее ни разу.
- Это, - он начал говорить так тихо, что было практически неясно, насколько он волнуется. – Это можно лучше аранжировать, я пробовал на гитаре, получается жестче...
- У тебя есть гитара? – Дом осторожно растянулся на кровати, чтобы не изучать затылок и острые лопатки, двигающиеся под тонкой шерстью.
- Нет. – он чуть помедлил с ответом, но продолжил играть одну и ту же мелодию с небольшими вариациями.
- Жаль. Знаешь, наш гитарист – такое дерьмо.
- Чед?Лучше него никто не играет в этом поселке, - Мэтт опустил плечи и отпустил клавиши, низкий, бархатистый звук клавиш растворялся в воздухе.
- Нет, гитарист он хороший – как человек дерьмо. Знаешь, его мнения по любому поводу постоянные... я бы хотел нормального парня в группу.
Но нужно, чтобы он умел играть, у него были какие-то идеи, а не просто «он классный парень». Хотя после этого ублюдка любой будет классным...
Дом закрыл глаза. Удочка. Поймаешь?
Судя по легкому движению воздуха Мэтт повернулся к нему.
- У меня полно идей. Гитары нет.
- Достань?..
Тишина. Он отвернулся.
Дом изменил положение и ткнулся носом в простыню, на которой лежал.
Удушливый, горьковатый запах подростка, чьи нервные клетки выходят вместе с потом и чувством неуверенности в себе, пропитывая ткань. С ночными кошмарами.
Мэттью как-то странно молчал, затем выдавил из себя:
- Где я ее возьму?..
Он еще раз втянул ноздрями бесконечно знакомый запах, после чего заговорил:
- Если у тебя нет знакомых, можно поключить Чеда и его, гаражные распродажи Девона... вообще, кажется, у его друга был фендер, он больше не играет на нем, и, наверное, уступит за половину начальной цены, это примерно полсотни фунтов или чуть больше...
Мэттью рассмеялся.
- Что-то смешное?..
- Все это смешно. – выплюнул он, затем поднялся из-за пиано и встал у окна.
- Ну к чертовой матери...
- Слушай, что случилось? – Дом начал конкретно раздражаться. Черт бы побрал перепады настроения этих психопатов на барбитуре.
Молчание.
- Вы, подростки из нормальных семей, не знаете, каково это. – голос Мэтта дрожал. – Ебать...
- Слушай, не хами мне, ок?.. мы еще не слишком хорошо знакомы и...
- ...где же мне взять эту «полсотню фунтов или чуть больше», как ты думаешь? На этот гребаный фендер?Я и мечтать о нем не могу, ф-фак! – в голосе был не крик, но истеричный металл.
«если сейчас он снова разрыдается, я ему врежу.»
- Хорошо, я все понял. Мне уйти?
Тишина.
Длинные пальцы вцепились в подоконник так, что побелели.
Дом сел. Потер виски ладонями. Атмосфера совершенно определенно не желала разряжаться.
- Ладно, я пойду.
* * *
Удар. Никакого нимба мультипликационных звезд или птичек, с пением носившихся вокруг, только дикая боль в переносице и ощущение чего-то лопнувшего внутри.
Затем – расколовшийся затылок.
- Чед, хватит! – возня, пыхтение, глухие шлепки, вопль.
Дом со слезами из глаз, один из которых явно начал заплывать,шатаясь поднялся на колени и выхаркал что-то длинное и теплое.
Тело сворачивалось обратно в клубок от резкой звенящей боли в голове и дурноты, но его резко потянули вверх.
- Это я... –голос Криса. – все нормально? Покажись... О-о-о черт... черт.
Большие руки, причиняя чуть ли не большую боль, нежели треснувший нос или подбитый глаз, вытирают кровавую слюну с его рта.
* * *
- Стыдно... я ему даже в ответ врезать не успел... – прогнусавил он.
Друг опустил взгляд.
Все понятно, если бы он врезал этой махине в ответ, было бы куда хуже, нежели легкое сотрясение мозга и нос, но все равно было жаль. В любом бы случае получил.
Ему повезло, нос не был сломан. Но кровотечение поначалу никак не останавливалось, а позже начиналось от малейшего напряжения - вероятно, при ударе лопнул довольно крупный сосуд – он все еще чувствовал тонкий ручеек, бегущий в носоглотку, концентрирующий мерзкое послевкусие на языке.
Несмотря на ватные тампоны это не прекращалось, впрочем, при запрокинутой голове кровь врядли соприкасалась с тампонами и текла преимущественно в желудок.
Доминик, пошатываясь, встал, и побрел в ванную, чтобы сплюнуть накопившийся бурый осклизлый комок в горле. Дышать стало легче, но ненамного. Он, осторожно ступая, вернулся в комнату, где его мать со скорбным выражением лица и Крис с хмурым молча смотрели телевизор.
- Знаешь, я думаю о том, что теперь мы больше сооветствуем своему названию.
Макияж панды. Смотри, я панда... – мать резко шлепнула пультом от тиви о столик, встала и вышла. Ему явно предстоял разговор вечером, заканчивающийся слезами.
Кристофер тоже не смеялся.
- Слушай, а что мы делать будем... без Чеда?..
- В жопу Чеда.
Собеседник пожал плечами, потянулся за пультом и переключил канал. По ви-эйч-ван тощий крашеный блондин, истерично вращая глазами, насиловал микрофон.
- Без Чеда, который поет. – добрый, нестарый Кристофер как всегда говорил вслух по простоте душевной то, что мучало всех окружающих больше всего на данный момент. Бить его за это никто не решался из-за его роста и комплекции.
Доминик скосил взгляд на тиви и начал осторожно вытаскивать тампон из правой ноздри – смерть от асфиксии в столь молодом возрасте не входила в его планы.
- Без Чеда, который пытался меня убить за то, что я попросил его орать чуть мелодичнее, а не рычать, как дэфметаллист. А его тексты? «я бы трахнул тебя, но ты уже мертва, о любви все мои слова, все мои слова...» или вот это, про «героиновый приход и я имел князя Тьмы в рот».
Парень на экране взял невозможно высокую ноту.
- Мне в последнее время вообще грандж разонравился, знаешь ли. Не знаю... можно же делать что-нибудь полегче, все еще рок, но полегче. Я недавно встретил одного парня...короче, у него есть материал. Но нет гитары.
- Что, Джек?
- Нет, ты его не знаешь. Он мой сосед. – Ховард наконец опустил голову, поморгал, фокусируя зрение, затем взял стоящий на столике стакан и сплюнул туда очередной густой бурый комок.
- Так давай его послушаем, если он твой знакомый... – Крис с отвращением взглянул на стакан, затем поскреб щетину на подбородке. – Когда ты будешь в порядке. А гитару достанем на первое время.
На руку Доминика упала пара темных капель, он рассеяно вытер руку о штаны.
Мэттью не было в школе всю эту неделю, он, похоже, вообще из дома не выходил,
судя по тому, что они нигде больше не сталкивались. Общих знакомых у них не было, его одноклассники ничего не знали. Оставалось только одно, но возвращаться в этот дом престарелых не хотелось, особенно – учитывая самого Беллами-младшего.
Он явно был зол на него. Они оба были злы друг на друга, в тот раз он просто ушел, сбежал по лестнице вниз и хлопнул дверью, после чего они не общались. Хотя и возможности не было...
Внезапно Ховард с ностальгией вспомнил узкие птичьи запястья своего нового знакомого – пианист, махать он ими явно не станет. Никаких конфликтов,
Кристофер свой, Мэттью – приходящий и подчиненный авторитетом, покой и равновесие в группе.
Вопрос был в том, будет ли группа – скорее всего, фронтмен наберет таких же как и он и продолжит бомбить под тем же названием, а басист с драммером отправятся на свалку маленькой школьной истории. Или не отправятся, как повезет.
В зависимости от того, смогут ли они найти кого-то подходящего.
Сам Доминик петь бы никогда не согласился, совершенно не понимая, как у людей вообще это получается, а последствия того раза, что они вручили Кристоферу микрофон были крайне плачевны – хриплый атональный рев застенчивого русского медведя, которому в задницу вставили мачете, способен был выбить слезу у слушателя,
но только один-единственный раз и не дольше, нежели полторы минуты.
- Ок, я с ним поговорю на днях. Может, что и получится.
- Я хочу пива. – Крис хмуро растянулся на диване и вытянул свои длинные ноги. – Я хочу пива и немного поговорить с Чедом, но он все еще в больнице.
Ховард с любовью посмотрел на друга и начал аккуратно вытаскивать второй ватный тампон из носа.
* * *
Белая крашеная дверь.
Собраться с духом, и...
Ховард зажмурился и начал ерошить ежик светлых волос на голове. Спокойно...
Он считает меня обеспеченным сынком из благополучной семьи, сукиным сыном,
которому все легко дается и который не знает, что такое жизнь. Популярным скалозубым мажором, у которого нет проблем. Либо он пошлет меня... прочь... сразу, либо нормально даст понять, что общение не заладилось с самого начала. Узнать-то я должен, это будет лучше, чем шататься за ним по школе.
Ладно, в таком случае ему понравится мой подбитый глаз. Может быть, ему даже будет приятно.
Дверь тихо открылась и на него снизу вверх уставился сосед.
- О гос... привет.
Ховард улыбнулся и сложил руки на груди, судорожно обдумывая, можно ли считать выражение испуга на лице Мэттью нежеланием его видеть, или это реакция на почерневшие и налившиеся гематомы вокруг глаз.
- Кто это тебя так? Заходи. – он отступил и Дом шагнул внутрь, чувствуя гигантское облегчение.
- Где ты был всю неделю?Я тебя не мог поймать, - он оглянулся и сел на плюшевый диван, выбив собой облачко пыли. Мэттью забрался рядом, с ногами в кедах. Несмотря на духоту на нем был его растянутый свитер, чистые на этот раз волосы были забраны за уши.
- Просто не хотелось туда ходить. Ты знаешь. – он помедлил и улыбнулся наконец в ответ. – Ну, знаешь.
Дом кивнул и растекся по мягкой плюшевой спинке, осматриваясь.
- Я знаю. В общем меня... мы...у нас был конфликт с Чедом и он больше с нами не играет. Или мы не играем с ним. Ты говорил, что у тебя есть материал и ты можешь играть на гитере, вот я и подумал, что ты будешь как нельзя кстати.
- Гитара...
- Гитара будет. Уже есть. Друг Криса... вы с ним познакомитесь завтра – он ее одолжил на первые два месяца. - на самом деле это было не так, но говорить правду он не мог. – Так что все ок, если все будет нормально, мы что-нибудь придумаем. Тебе не нужно ничего делать, если придешь завтра с материалом и покажешь, как ты играешь, ты в группе.
Мэттью слева от него громко сглотнул.
Дом наконец решился посмотреть на нового гитариста – взгляд его глаз был устремлен вникуда, а сами глаза горели, вернее – явно поблескивали в полутьме от еле удерживаемых внутри эмоций. Беллами медленно поднял руку, затем также медленно провел ею по волосам, забирая выпавшие пряди за ухо, не отрывая завороженного взгляда от нигде, где было его ближайшее будущее. Рот с узкими обкусанными губами был приоткрыт, показался язык и пробежал по губам.
- Завтра?..
- Ага. Ты придешь? – Ховард наконец смог сморгнуть и перевести взгляд на свои руки.
- Черт... конечно приду. Смеешься?
- Ну вот и отлично. – подняться сейчас, или... – Слушай, ты пиво пьешь?
Мэтт наконец вышел из кратковременной комы и уставился на него, затем кивнул.
- Пойдем? Обсудим заодно завтра.
Мэтт резко поднялся:
- Хорошо, только переодеться... там вообще как? Я неделю не выходил из дома... пойдем. – он начал легко взбегать по лестнице вверх и Дом еле поспевал следом, стискивая зубы, чтобы не улыбаться слишком радостно.
- Там сегодня тепло. А почему ты не выходил-то?..
Худая фигура рывком стягивает с себя свитер, затем начинает раскидывать сваленные на краю кровати тряпки. Тонкие лопатки, гладкие плечи, позвонки, волосы Линдси, рост Линдси, телосложение Линдси, ее манера кусать губы и ее глаза.
Он даже вздрогнул. Так вот в чем дело. Надо же...
- Все! – сияющий Мэттью- Линдси в черной майке с Куртом. – Идем?
Ховард вздохнул и задумчиво уставился на гладкую макушку нового друга.
- Пойдем.
* * *
Линдси являлась двадцатилетней, но выглядящей на пятнадцать дочерью маминой подруги, с которой они осенью имели несчастье общаться. Ее отцом был лондонец итальянского происхождения, отчего у нее были некоторые проблемы с произношением, кожа на полтона темнее и большие глаза оленя, попавшего в свет фар автомобиля. На фоне светлобровых, веснусчатых и голенастых девушек Тейнмаута она вызывала определенный романтический интерес. Не первая любовь, но большая, крайняя симпатия, сопряженная с ощущением своей собственной никчемности, долговязости и лопоухости. Маленькие нежные зверьки обычно вызывают томление в печенках и ниже. От нее всегда пахло приятно и она умела улыбаться, смущенно закусывая губу, но не слишком сильно, чтобы не смазать тонкий, влажный слой помады. Ее глаза подпирали высокие, острые скулы, подбородок был острым, тело – недооформившимся, хрупким, узкогрудым и подростковым, по поводу чего она очень комплексовала, как становилось ясно почти сразу. Чуть позже выяснилось, что она не очень любит музыку,
не очень любит книги, не очень любит что-нибудь и ничем не занимается кроме телефонных разговоров с многочисленной, раскиданной по стране и за ее пределами, сетью своих друзей, и просмотра фильмов, но это было совершенно неважно,
особенно когда она трогала край своих гладких, доходящих до подбородка волос и смотрела на тебя Этими глазами, после чего тихим, низким голосом спрашивала,
как сегодня на пляже – сильный ветер или нет.
Иногда геном довольно странно сочетается в разных семьях и в разное время, выдавая похожий результат. Мэттью, впринципе, мог бы стать ее младшим братом, если бы не его нос и чуть менее выразительные глаза – остальное примерно совпадало.
* * *
Бежать следом было лениво, тихий шум прибоя и железной дороги неподалеку убаюкивал, теплый для мая сливочно-соленый бриз обдувал лоб и казалось, что мир во всем мире. В кеды набилось достаточно мелкого серого песка, но вытряхивать его было также лень. Жить было лень. Ховард довольно некулюже опустился на песок и постарался прямо воткнуть в него картонный пакет с бутылкой внутри.
Рядом тяжело дыша шлепнулся Мэттью, расплескав при этом половину содержимого своего пакета.
- Это охренительно, просто охренительно... круто. – после чего он закрыл глаза и растянулся на песке. Ховард подумал и последовал его примеру. Небо было Великим.
Небо было потрясающе красивого, мягкого цвета застиранной джинсы и излучало тепло. Небо было Божественной Благодатью.
Лежать на песке было так приятно, что по всему телу разлилось блаженство,
за которое завтра придется платить похмельем и головной болью.
- Кайф.
- Ага...
Пауза.
- А почему Carnage Mayhem?.. и что в «резне» может делать клавишник?
Мэтт медленно повернул голову и ткнулся своим носом в нос Ховарда.
- Что, типа клавишник, это недостаточно круто для такого названия?Не рок-н-ролльно?..
- Ммм...
- без Рэя Манзарека Doors – никто, - его язык заплетался, но возмущение сквозило.
- Кто такой этот Рэй?..
Мэтт застонал и его обдало запахом пива.
- Забудь... и ты играешь в группе. Забудь.
Тычки, попытка пихнуть соседа плечем, затем тупое пьяное ржание, валяние, песок во рту и в волосах.
- Бл*дь, я лег на пиво...слушай, это публичный пляж. Постараемся встать. Давай.
Смех, больше напоминающий высокое истеричное девичье хихиканье, после чего его обладатель теряет опору и на Дома рушится легкое, но костлявое и болезненное, со стуком костей о кости, тело. Скула к скуле. Много темно-русых волос на лице и коленом с размаху, но чуть ниже, нежели в пах. Запах пота, пива, соленого морского песка и хрип в груди. Тяжесть и трение.
- Извини.
- Слезь с меня.
* * *
Длинный патлатый Кристофер и невысокий патлатый Мэттью слишком долго смотрели друг на друга после первого отрывочного и синхронного «привет».
Он даже начал нервничать, переводя взгляд с одного туповато-сосредоточенного лица на другое.
«Здравствуй, это... это будет играть с нами». Дружеская атмосфера тепла.
- Эм.. может быть... мы могли видеться раньше?
(минус балл. Парень, это неудачная реплика, ее используют, когда цепляют девушку)
- Здесь все друг друга видели раньше, - довольно интеллигентно сообщил потенциальный гитарист, медитируя на двухметрового курчавого спортсмена. – Мы все учимся в одном месте.
Крис просиял:
- Точно! А еще ты тот, с кем Дом обнимался вчера на пляже, мы с парнями возвращались через... Я хотел сказать, в смысле..
Гробовое молчание.
- Да? – еще более бесцветный голос. – Не помню.
Доминик жалобно заскулил про себя и стиснул зубы, чтобы подавить горестный звук. Он понимал, что все уже не сложилось. Ему нужно было срочно встрять и попытаться хотя бы немного взаимно расположить этих противоположных друг другу дорков.
«Крис, это Мэтт, который до боли в паху напоминает мне мою Линдси, поэтому я буду нервничать когда он рядом. Мэттью, это Крис, он выглядит, как громила на фэйс-контроле и как все те парни, что наверняка тебя доставали раньше, хотя на самом деле он добрый и непосредственный. Поначалу ты будешь впадать в кому от его ремарок. Привыкай.»
- Ладно, - он хлопнул в ладоши и оба вздрогнули. – Пока что гараж наш, но времени не так много. Попробуем начать. Мэтт?
Юноша перевел на него крайне скептический взгляд, не предвещавший ничего радужного, но потянулся к гитаре. Кристофер, чувствующий атмосферу холодности и напряжения, и явно этим расстроеный, попытался заглянуть тому в глаза и найти там руководство к дальнейшим действиям.
Но Мэтт не торопился начинать. Он медленно, мягко проглаживал гриф, скользя по нему ладонью, примериваясь к черному джексону, и хотя его лицо было скрыто волосами, мокрый изгиб горла выдавал волнения.
Дом допустил на мгновение мысль, рассеяно дотрагиваясь до гематомы под глазом кончиками влажных холодных пальцев – возможно ли, что он совсем не умеет играть и поэтому смотрит на инструмент так благоговейно?
Позже, вечером того же дня, уже после первого пробного джема втроем, он будет очень смеяться, опираясь руками на сырой холодный кафель раковины в ванной, когда вспомнит эту мысль.
Несмотря на отсутствие музыкального образования, оказалось, что этот парень – не просто находка, а Большое Будущее. Более того, не прошло и недели, как он начал, сначала с опаской, затем более смело предлагать свой материал на замену каверам,
которые они обычно бесконечно пережевывали снова и снова. Он разбирался в музыке намного лучше их обоих. Он сосредотачивался и работал, пока у него не получалось.
У него был довольно слабый и неуверенный голос, но идеальный слух.
- Попробуй не мычать, как Курт. Попробуй орать. Ты можешь орать?..
Ховард опустил палочки и прищурился. Кристофер редко вмешивался в процесс со своими предложениями. Беллами смахнул мокрые пряди с лица и рассмеялся:
- Я могу попробовать...конечно. Давай.
«Боится выглядеть придурком, но...все равно делает.»
Дистонционироваться от своих эмоций теперь, когда все стало окончательно понятно касательно внезапной симпатии, было немного легче.
Все стало на свои места – ему просто нужна была девушка, и все.
Неудивительно что со всем этим он начал сходить с ума.
Он стискивал зубы и ритмично бил.
* * *
Раннее утро, около семи.
Глубокое, синее небо.
Он, опустив рюкзак между своими любимыми стоптанными черными кроссовками, ждет.
Теперь он ждет каждое утро.
День обещает быть прекрасным, даже здесь слышен солоновато-сливочный запах сырого пляжа, белый шум прибоя и вопли мерзких птиц – чаек.
Доминик опустил голову на руки и подавил зевок – накануне состоялась важная беседа с матерью по поводу финансовой самостоятельности среднестатистического подростка и лег он поздно, в отвратительном расположении духа и с горячим булыжником раздражения в желудке.
Хлопок по плечу:
- Идем, - что-то не так. Не так в этом сияющей, довольном лице.
Скулы четко очерчены, широко открытые глаза – зрачки сужаются на солнце.
- Где твои волосы?..
- В канализации.
- А как же грандж?..
- Заткнись. Мы идем или нет? – Мэттью поправляет ремень сумки на плече.
С непривычно короткими, не падающими на лицо волосами он выглядит чуть старше и худее, нежели раньше, возможно из-за открытой тонкой шеи и острого позвонка на загривке.
- Мы идем. Только... – он потер ладонью глаз и снова зевнул, чувствуя, как в челюсти что-то щелкнуло. – Не туда. Мы идем на пляж.
- Нет...
- Да. Я знаю место, где никого не будет. Ну?
Мэттью мнется, нежелание идти в ненавистное место борется в нем с обязательностью и страхом перед Правилами. На нем болтается черная майка, но уже без рисунка.
Пальцы, сжимающие ремень сумки, слишком бледные и костлявые.
- Хорошо.
Они молча шагают, петляя пустыми в это время суток и еще не раскаленными, несмотря на необычную майскую жару, путями – мимо коттеджей и калиток, в сторону места, которое было необходимо Доминику сейчас.
Небо синее. Небо очень синее. Он чувствует, что недостаток сна серьезно повлиял на его восприятие реальности – это состояние напоминает легкое опьянение.
Тело практически ничего не чувствует кроме потребности закрыть глаза и уйти в себя,
что немедленно принесет огромное удовольствие.
Мэттью молчит, видимо, ему также есть, о чем задуматься.
- Лодочная станция?..
- Не совсем. Заброшенная. – Дом бросил бесполезный рюкзак на сырой песок узкого в этом месте пляжа. – Никто нас не увидит.
Мэттью оглянулся и осторожно опустился рядом с рюкзаком.
- Ок. И что мы будем делать?..
- Я собираюсь выспаться, а ты можешь подумать о чем-нибудь. – Доминик растянулся прямо на песке, как ему нравилось, благо, в этом месте вероятность наткнуться локтем на стыдливо припорошенную отдыхающим за собой битую бутылку от кока-колы или почувствовать слой объедков под собой была практически равна нулю.
Вода тихо и ритмично плескалась. Ветра не было.
- Отлично.
Звук расстегивающейся молнии, шуршание, щелчок ручки.
Балансируя в блаженстве расслабленного тела и пустой головы, он лениво задал себе вопрос – зачем нужно было тащить с собой Бэллса, если ему просто хотелось побыть одному после вчерашней нервотрепки, и отдохнуть, если они пришли сюда.
Сделав усилие и открыв глаза, которые мгновенно обожгло солнечным светом и залило слезами, он определил месторасположение нового друга, который, ссутулившись, что-то писал в своем блокноте, не теряя даром времени.
Последние два дня Мэтт плотно работал над песней, которую собирался пафосно обозвать ....., и мелодия которой была ему приятна в отличии от текста, который никак не желал появляться из ниоткуда вслед за ней.
Наверняка солнце сильно напекало его черную майку.
Именно поэтому, предварительно нерешительно поерзав, он стащил ее одним движением и подставил бледную худую спину солнечным лучам.
Он писал в своем блокноте и его лопатки двигались,
кости перекатывались под натянутой на них светлой кожей, которая постепенно влажнела, которая вырабатывала меланин и открывала поры.
Доминик понял, что засыпает, и закрыл глаза.
Не похоже на то, что было до этого или после.
Как если бы ты был лошадью и с тебя сняли шоры.
Первым шагом к решею проблемы является признание проблемы, но слово «влюбленность» совершенно не характеризовало его ощущений.
Возможно, это была странная разновидность дружбы, не окрашенного ничем симбиоза, которую токсичный от невыплеснутых гормонов организм понимал неправильно.
Если он продолжит свою политику относительно девушек и всего того, на что у него «не хватает времени» и что ему вроде бы не слишком нужно, он будет кидаться на своих друзей. Вернее, продолжит кидаться. Мысленно. Не совсем кидаться, скорее, думать о том, как это могло бы быть. Но ведь задумываться никто не запрещал, верно?
Если ты задумываешься о том, как же горцы трахают овец, совершенно не обязательно, что ты хотел бы перенять опыт горца. Или овцы. В любом случае, это не тот интерес.
Мать-природа все предусмотрела касательно любых возможностей.
- Поцелуй меня.
Тихое шуршание стержня о бумагу замирает.
Красное свечение – солнце сквозь веки – темнеет.
- Что, прости?..
Он открыл глаза – Мэттью обернулся и теперь склонился над ним, заслоняя свет.
- Ничего.
- Ты сказал «поцелуй меня».
- Мне просто интересно, как это, вот и все.
Мэттью оглядывается – в миле от них нет никого.
Выражение лица сосредоточенное, волосы непривычно взъерошены, стержень ручки зажат в пальцах. Щелчок, еще один.
- Это какая-то очень смешная шутка, да?.. и завтра об этом будут знать все.
- Нет, я просто подначиваю тебя.
Смех.
- Я могу это сделать, и меня даже не стошнит. Сразу. Честное слово.
- Докажи.
Пауза, тихий плеск воды.
- Закрой глаза.
Он закрыл.
Дыхание, мазок горячими, узкими, сухими губами, затем еще один, единичное стыдливое касание мягкого теплого языка, вкус мятной зубной пасты.
Мир не изменился, ярких эмоций нет.
- Я чувстую себя странно. Но спасибо.
Тень, заслоняющая солнце, отодвигается.
- А я чувствую себя глупо. – щелчек, стержень снова царапает блокнот.
* * *
- I’m taking a ride
with my best friend;
I hope he never lets me down again.
He knows where he’s taking me,
taking me where I want to be...
- Зачем ты слушаешь это старье?
Тишина.
- Это не старье, это классика. Классику ты обязан знать. Ты не обязан играть Баха, как Мэтт, но все-таки. – Ховард стянул кроссовок, метнул его под кровать, затем начал расшнуровывать второй.
- Кстати, Мэтт... слушай, я вечером иду к нему, мы хотели немного поработать над новой песней, ему передать кассеты?
Он почувствовал резкий укол неприязни.
- Ты идешь. Без меня?
- У тебя же вечером... ну... ты должен быть дома, ты говорил.
И правда, вечером ему предстоял воскресный ужин в кругу генетических родственников, которыми не был обременен Бэллс и от которых в отличии от него легко мог сбежать Кристофер. Он нахмурился и поскреб челюсть.
- Да, передай, если все-равно к нему идешь...
Настойчивые удары в дверь. Доминик вздохнул и потянулся к магнитофону, чтобы убавить громкость, чего от него и желали.
- Вообще я не думал, что он нормальный,– Кристофер радостно улыбаясь начал запихивать кассеты в свой рюкзак. – А с ним реально можно что-то делать в отличии от Чеда...
- Слушай, тебе пора. – все выходит из-под контроля, он больше не нужен им, как посредник, им хорошо и без него. – Передай ему, что я...
«не избегай меня.»
- ...что я утром его жду.
Кристофер серьезно кивает, убирает патлы с лица и толкает дверь с постером, изображающим знак радиации, на ней, затем осторожно прикрывает ее за собой.
Дом наконец расшнуровывает второй кроссовок и изо всех сил кидает его в дверь.
Обычное утро, разве что более прохладное, нежели предыдущее.
Мэтт сразу же направляется к нему и они молча шагают в школу.
Сегодня на нем олимпийка, все еще черная.
- Как вчера прошло?
Беспечный взгляд.
- О, знаешь ли, мы здорово повеселились. А если серьезно, то просто наконец решили, как быть с его басом в .... .
Молчание, стиснутые челюсти.
- Я рад.
- Ага, это реально полезно было, вечером ты увидишь... – затем до него доходит ирония. – Что с тобой сегодня?
Молчание.
- Тебя разозлило, что тебя там не было?Крис сказал – ты сам не смог придти.
Молчание, шаги, длительная пауза – кирпичное здание уже показалось из-за поворота.
- Ок, веди себя как угодно, к черту. – Мэтт отступает на пару шагов и идет «отдельно», сжав губы в узкую полоску.
- Стой.
Он останавливается, но не оглядывается, и Доминик обходит его.
- Слушай, дело не в том, где вы там тусуетесь – мне плевать. Мне не плевать, что про меня забывают, как будто это не моя группа, как будто вы спокойно справляетесь без меня, ясно? – он не сорвался на крик, но громкости и эмоциональности следовало бы поубавить.
Ладонь ерошит волосы и проходит по скуле, затем скребет челюсть – новая нервная привычка.
Губы в полоску, удивленные неожиданной злостью глаза.
- Не тупи. Никто про тебя не забывает.
- Тогда почему я себя так чувствую?
- Какого черта я должен знать, почему и как ты себя чувствуешь?..
Оба молчат и смотрят в разные стороны.
«Знаешь, когда ты пришел в тот раз... я помню, ты стоял на крыльце, такой крутой, с подбитым глазом и пластырем на роже, эти взъерошенные волосы, и смотрел так, когда я дверь открыл... я себя сразу почувствовал хреново. Ты мне так понравился. Честно. Я подумал – вот этот парень, он не то что ты. Я решил, что ты из тех, кто... это не уверенность в себе...нет, ты уверен в себе, но ты понимаешь, что тебя могут послать. Вот, я понял: у тебя был такой решительный вид, как будто ты понимал, что я тебя могу послать, потому что я придурок, но все равно пришел. Это меня поразило, это выражение. Не веди себя сейчас, как истеричный мудак, а?.. пожалуйста. Я хочу продолжать тобой гордиться. Нужны же мне хоть какие-то гребаные идеалы.»
- Не веди себя, как истеричный мудак.
Остолбеневший Доминик беспомощно смотрел, как Мэтт, наклонив голову и вцепившись пальцами в ремень тяжелой сегодня школьной сумки быстро идет к школе прочь от него.
* * *
- То, что мы не рассказываем тебе о наших финансовых проблемах вовсе не значит, что у нас их нет.
- Мам...
- У нас они есть, просто мы взрослее, мы не хотим тебя расстраивать так, как ты постоянно, раз за разом расстраиваешь нас.
- Мама...
- Кроссовки. Твой драм. Поездка в Лондон в феврале...
- Слушай...
- Нет, это ты выслушай.
- Я же отдам после, мне просто нужно будет немного подработать...
- А учиться ты будешь когда? Ты и так постоянно остаешься после занятий, я даже не уверена, может быть, стоит наконец встряхнуть тебя, я не знаю, где ты шляешься и о чем ты думаешь...
Терпение.
- ... если честно, я очень разочарована. Очень. Такое ощущение, что ты только и делаешь, что высасываешь из своего отца деньги. Что тебе больше ничего не нужно. Когда ты последний раз говорил с ним нормально?
- Мам, это несправедливо.
«заткнись пожалуйста... наконец.»
Он закрыл глаза и попробовал считать про себя, но это, видимо, помогало только людям из телевизора. Несправедливая, в целом верная по форме но отвратительно обидная по содержанию речь вливалась в уши и безумно раздражала. Ответишь – получишь вдвое больше, после чего совершься и сам же будешь считать себя виноватым, натыкаясь на холодное и скорбное лицо. Он уже пожалел, что решился завести разговор о семидесяти фунтах, которые именно завтра были ему так необходимы, потому как именно сегодня потенциальный благодетель и обладатель черного джексона мягко напомнил, что пора выкупать инструмент. Именно сейчас с деньгами было максимально туго, возможно, через неделю он бы без труда что-нибудь придумал, но сейчас был один-единственный вариант, и он с грохотом провалился. Он знал, что эта сумма не была проблемой для матери и будь она в другом настроении, она бы все поняла, но сейчас для нее было делом принципа найти зацепку, чтобы начать страдать и обвинять окружающих в преступном эгоцентризме. Момент был максимально неудачным. Сначала он наивно думал, что за столько совместных лет он бы мог при желании научиться чувствовать такие моменты, но женские циклы навсегда останутся для него загадкой.
- Уходи... иди в свою комнату и сиди там с обиженным выражением лица, занимайся не знаю чем, это твоя жизнь в конце концов, только не говори после, как в тот раз...
Он медленно поднялся и, ссутулившись, как можно быстрее направился в свою комнату.
Поднялся, плотно закрыл дверь, сел на край мягко спружинившей кровати.
Половина одиннадцатого.
Спать не хотелось – хотелось убивать, но было нельзя.
Он не слышал, но чувствовал раздраженные голоса, обсуждающие его, его поведение, его выражение лица... как будто они могли знать хоть что-то о том, чем действительно руководствовалось его поведение и выражение лица в эти последние недели.
Девяносто фунтов.
Двадцать из них, предположим, вполне доступны.
Железная коробка для завтраков в ящике стола, в которой мизерная,
но своя собственная сумма на Мечту.
Девяносто фунтов, которые он просто отдаст, и...
Нет, не просто отдаст – ко всей гамме мутных эмоций примешается чувство обиды и, не дай бог, Кристофер скажет ему, ну а Крису так или иначе придется рассказать.
Девяносто фунтов.
В некоторые отношения лучше никогда не вмешивать деньги,
особенно, когда их не хватает.
* * *
Пиво на журнальном столике, с таким трудом добытое окольными путями – двое праздную перемирие, третий просто любит этот напиток.
Мэттью отхлебнул еще пива и сполз по старенькому плюшу кресла ниже:
- Вот мы станем знамениты, у меня будет много фанаток и я буду их трахать, трахать, трахать...
Дом, сидящий на полу у его ног, поморщился.
- Скорее мы не станем знамениты, ты будешь работать в какой-нибудь конторе. – он выдержал паузу, обдумывая мысль. – И твой шеф будет тебя трахать, трахать...
Парни радостно заржали, а он еще раз поморщился – сегодня почему-то тупо болела голова, наверное, припоминая ту встречу с асфальтом гаража. А вот Мэтт был сегодня особенно весел, впрочем, алкоголь это усугублял.
- Кстати, в тему - Крис, а что с Евой?..
Кристофер, развалившийся на диване напротив, пожал плечами и начал сосредоточенно сминать банку.
- Мы... в общем, мы вроде как теперь встречаемся и все такое.
- Такое? – Доминик изобразил непристойный жест. Кристофер смутился и окончательно смял банку, Мэттью фыркнул и демонстративно уткнулся в свое пиво.
- Было здорово, вроде как я ей понравился...
Повисла тишина. Каждый думал о своем.
Ховард – о том, что его лучший друг при таком сочетании непосредственности и успеха у девушек имеет все шансы обзавестись семьей и двумя детьми к двадцати, а он сам так и не придумал, как устроить хотя бы фиктивную вечеринку с девушками, чтобы окончательно приобрести уверенность в себе.
- У нее нет такой же общительной подруги? Двух подруг. Или... Мэтт?
- Что? – застигнутый врасплох пустой взгляд, взъерошенные волосы, расстегнутая рубашка.
- Девушки? – Ховард пощелкал в воздухе пальцами.
- Зачем?..
- Эм... бывают кстати.
Кристофер хехекнул в сгиб локтя, парень в кресле поморгал и наконец начал понимать, о чем идет речь.
- Нет, спасибо. У меня с ними как-то не очень.
- В смысле? – Доминик запрокинул голову.
- Не можешь найти ту, чтобы как надо?.. – посочувствовал Крис и потянулся за второй банкой. Мэттью улыбнулся и потер пальцем кончик носа.
- Нет... короче, я понял, как вы, а у меня ни разу ничего не было. Вообще. Я даже не целовался ни разу... – он помедлил. – Ну, почти. Нормально.
Дом сморгнул.
- Серьезно?Почему?
Мэтт продолжал трогать кончик носа.
Было понятно, что он уже жалеет о пьяной откровенности, о которой жалел бы любой нормальный подросток.
- Посмотри на меня. У меня и возможности не было никогда. Я просто не пересекался с Ними, и я не знаю, как так вышло.
- Но кто-то же к тебе цеплялся когда-нибудь? – возмущение с дивана.
- Посмотри на меня. – Мэтт, явно злясь на себя, сполз по продавленному мягкому креслу еще ниже и вытянул ноги в кедах под столик. Рубашка задралась, в сгущающейся темноте рядом с Домиником белели острые тазобедренные кости. – Пять с половиной футов. Думаю, меня просто не замечают.
«и сто фунтов» - скептически подумал про себя Доминик, поднося пиво к губам.
Он понятия не имел, что ответить, учитывая, что, в общем-то, все сказанное было правдой – девочки редко обращают внимания на подобное.
Как будто они не видят этой хрупкости до хруста, нервозной красоты острых углов и уязвимости. Наверное, в них самих этого столько, что они этого и правда просто не замечают.
Следующей мыслью было воспоминание об инциденте на пляже.
Быть не может.
О был достаточно нетрезв для того, чтобы громко спросить:
- Почему ты мне тогда не сказал, что у тебя еще ничего не было?
- А что бы это изменило?
- Что изменило? – отозвался Кристофер, но ему никто не ответил.
Атмосфера дружеской посиделки окончательно растворилась в холодном вечернем воздухе, поступающим из распахнутого окна.
Мимо проехала машина, квадраты желтого света фар прошлись по потолку, рассеченные рамой окна.
- Ладно, мне пора. – Кристофер не без труда поднялся и, смахнув пару рамочек с журнального столика, двинулся в холл. Мэтт нехотя поднялся следом, задев Дома коленом.
- Извини. До завтра?
- Я остаюсь. – он выплюнул это неожиданно для самого себя. В груди поднималось нехорошее, одурящее чувство того, что он делает все неправильно.
Нарывается на что-то.
Как тогда, когда его понесло, и он, брызгаясь слюной, орал Чеду все, о чем думал предыдущие три месяца.
- Ну ладно... – Мэттью нерешительно оглянулся на него и пошел провожать басиста. Они знали, что его бабуля ночует у родственников в соседнем городке по поводу чьих-то похорон и не вернется до завтрашнего вечера – вымирающее поколение привыкает съезжаться и есть по этому поводу, именно поэтому они собрались у него.
Когда он вернулся в захламленную темную гостиную, Доминика там не было.
Осторожно сцепив пальцы на последней холодной непочатой банке, он направился наверх, где и обнаружил его, сидящим в темноте на своей кровати и рассматривающим Курта.
- Не хочешь идти домой? – банка стукнулась о крышку пианино.
- Точно.
- Почему? – Мэтт сел рядом, пружины заскрипели, Доминик оторвался от постера и посмотрел на него в упор:
- Просто не хочу. И все. Я тебе мешаю?
- Да нет... – он тряхнул головой и встал. – Внизу был бурбон или какая-то хрень вроде него, если у тебя все так плохо, что ты хочешь совсем напиться.
- Спасибо.
- Откуда у твоей бабули эта американская дрянь? – Ховард скривился от горячей и острой проволоки, прорезавшей его желудок, но мужественно сделал еще один глоток. Проволока начала тепло таять.
- Не знаю я...что, слишком крепко?Он и так разбавленный.
- Откуда ты знаешь?
- Знаешь, приходится его доливать, чтобы она не заметила, что его становится меньше. – Мэтт залпом, давясь, выпил содержимое своей стопки и поморщился.
В голове начало гудеть сразу, выпитое пиво и практически пустой желудок давал о себе знать. Мерзкая жидкость выплескивалось в гортань. Зрение не фокусировалось, хотя, в темноте ему и не на чем было фокусироваться.
Он медленно растянулся на кровати, которая протяжно заскрипела под ним, закинул руки под голову и закрыл глаза.
Это было приятно.
Также приятно было осознавать, что не нужно идти к себе, в дом, где шумно и светло, резко трезветь, отчитываться за алкогольный запах и проведенные вне дома часы, затем мириться и долго выслушивать лекцию.
Нужно сказать что-нибудь смешное.
Стук бутылки о подоконник, упругий скрип, затем кто-то (конечно же, это Он) ложится рядом.
Клонит в сон и в то же время хочется что-то делать. Окрыленный и лишенный сорока градусами комплексов организм удивляется бездне открывшихся возможностей.
- Мэтт?
Тишина.
- Эй..
Тишина.
- Твою мать. – он с трудом привстает на локте. В скудном свете падающего из окна в комнату света от уличного фонаря лицо Мэттью кажется даже излишне спокойным. Резкая тень скул и ресниц, слегка нахмуренные брови.
Костлявое плечо, целиком помещающееся в ладонь. Доминик осторожно потряс его и Мэтт открыл глаза.
- Что... что?
- Не пугай меня так.
- Придурок. Спи...
Мэтт морщится и закрывает глаза обратно. Приоткрытый рот. Четко очерченная нижняя губа и острый подбородок с ямочкой.
Все то же, что у этих девчонок под косметикой. Та же кожа. Та же кость и подкожный жир. Та же слизистая. Странно, как люди вообще различают друг друга.
Он закрыл глаза и лег рядом, обнимая себя за плечи.
От излишней дозы алкоголя на малый вес слегка подташнивало, притом становилось все хуже и хуже несмотря на сонливость и неподвижное положение, переполненный пивом мочевой пузырь добил его – он сел на кровати (карусель в голове) и осторожно побрел к двери, на поиски ванной.
Дом был небольшим, но очень пустым и гулким.
Отлив в раковину (какая хрен разница) он минуты полторы, покачиваясь, наблюдал, как бьет холодная струя из крана в фаянс, затем набрал воды в ладони и выплеснул себе в лицо. Еще, и еще, и еще. Намочил волосы, пил студеную воду, пока желудок не наполнился. Стало намного легче, ощущение, что его вот-вот мучительно вырвет, прошло, в голове немного прояснилось. Следовало вернуться и лечь спать.
Мэттью все так же лежал на спине, и, судя по всему, пребывал в глубоком сне.
Он осторожно сел рядом и рассматривал худое тело в распахнутой рубашке и костлявыми пальцами, сцепленными на животе, пытаясь проанализировать, что он чувствует помимо плещущейся в желудке холодной воды.
«Я хочу быть первым и последним. Взломать грудную клетку изнутри, с хрустом выворачивая кости из суставов, крошить и отрывать. За то, что ты такой талантливый – талантливее меня. За то, что мой лучший друг теперь твой лучший друг. За то, что чувствую себя придурком так часто – из-за тебя. За то что никак не могу понять, что же ты думаешь. Я бы хотел тебя трахнуть, я понял – это, во-первых, унизит тебя, во-вторых, сделает тебя уважать меня и... но любить не заставит, нет. Я бы хотел, чтобы ты был моим лучшим другом.
Я запутался.»
Не в силах сконцентрироваться на какой-то одном определнной эмоции он зажмурился. Все мешалось. Он наклонился.
Губы прикоснулись к замку пальцев на животе, провели осторожно по теплым и гладким костяшкам.
Он разогнул спину, отвернулся, лег, уткнулся носом в простыни и отключил мозг.
* * *
Матрас заскрипел и продавился - он распахнул глаза - рядом сгорбленным силуэтом сидел Мэтт, дверь была распахнута, в ванной в конце коридора горел свет.
«водные процедуры»
- Не хотел бы я сдохнуть, как Хендрикс... – хриплым шепотом извинился Мэтт и попытался лечь. Его волосы были мокрыми, лицо в мутном холодном свете покрывали капельки воды, он тяжело дышал.
- Все в порядке? – Он понял, что окончательно проснулся.
- Д-да. – Мэттью трясло и было слышно, как стучат зубы. Судя по всему, организму удалось вовремя выплеснуть из себя лишнюю сорокоградусную дрянь, никак не рассчитанную в таких количествах на его вес и возраст, хотя большинство спирта уже растворилось в крови.
Ховард направился в уже знакомую ванную – вода была везде.
«педант хренов».
Он умылся, почистил зубы пальцем, намочил волосы.
Наверняка часа три ночи.
Если ему придется вызывать Мэттью «скорую», он, по крайней мере, будет достаточно трезв для того, чтобы объяснить, что с ним.
Алкоголь и сон выветрились из мозга окончательно.
Мэттью все так же лежал лицом к стене, поджав колени к груди.
«...потом никто из нас не захочет вспоминать эту ночь. Точно.»
- Мэтт?
Тишина.
Внутри все похолодело. Не то что бы он действительно думал, что тот мертв, но... это же может случиться. Черт, это постоянно случается. Каждый день кто-нибудь умирает. В три часа ночи в гулком темном пустом доме мысль о том,
что тот, кто с тобой, может просто умереть от алкогольного отравления и больше не встать, уже не кажется такой глупой. От нее не отмахнешься, как солнечным днем посреди парка. Здесь нет помощи.
Он вцепился в него и рывком развернул к себе,
Мэттью дернулся и в ужасе распахнул глаза:
- Что?!... господи, ты меня...
- ...напугал.
Парень попытался слабо улыбнуться, его глаза уже закрывались обратно.
- Все нормально.
«конечно, все нормально. Все просто отлично.»
Он опустился на кровать, решительно положил руку на его оказавшийся впалым под тонкой мятой рубашкой живот и обнял Мэттью, прижав костлявое, угловатое, и мигом напрягшееся тело к себе.
- Спокойно. Просто хочу быть уверен, что если ты умрешь во сне, я узнаю об этом первым.
Мэттью слегка обмяк и расслабленно засмеялся:
- Круто...
- Точно.
Вторую руку девать было некуда и она моментально начала затекать.
- Подними башку.
- Что?..
- Голову.
Мэттью приподнялся и он с облегчением положил руку на подушку.
Слегка помедлив, Мэтт положил голову обратно, на сгиб локтя.
«тетрис.»
- Спокойной ночи.
Ответа не последовало.
Несмотря на тело, которое порядком устало и лежало безвольной грудой мышц и костей, не желающей двигаться и практически ничего не чувствующей,
сознание было совершенно пустым и чистым.
«Сначала поцелуи. Затем вы спите обнявшись. Что будет следующим? Попробуй представить себе реакцию своего отца. Нет, представь Чеда и Кристофера в этой позиции. Представь свою реакцию. Это же просто смешно.»
Мэтт тяжело выдохнул во сне и сделал попытку подтянуть колени к груди.
«он просто не общался с нормальными людьми и наверняка ни разу не напивался в чьей-либо компании. Он чист как в плане девочек, так и в плане мальчиков. Теперь он решит, что так делают все нормальные друзья. С другой стороны – не полный же он кретин, если не чувствует, что что-то не так. Скорее всего, он все еще слишком пьян и ему слишком хреново, чтобы реагировать.»
Кожа на шее Мэттью была гладкой и солоноватой на вкус.
* * *
Он начал просыпаться от того, что было жарко и нагретую комнату наполнял солнечный свет.
Прямо за окном оглушительно чирикала какая-то дрянь, сигнализируя о наступлении прекрасного утра, а может быть, даже полудня.
Во рту было сухо и шершаво, все тело ныло.
Было еще что-то.
Он выплывал из дремы и пытался понять, что же не так, пока не ощутил окончательно,
что тесно прижимает к себе кого-то, спящего рядом.
Доминик осторожно высвободил свою руку и отодвинулся. Матрас заскрипел.
Со второй рукой, лежащей под головой Мэттью, было сложнее, поэтому он просто выдернул ее и заковылял, насколько быстро было его тело способно, в ванную.
«не нужно ждать, пока он проснется. Совершенно не нужно.»
«надеюсь, он не проснется до вечера.»
Вечер.
Застолблен гараж, и они обещали друг другу подумать над новым названием,
раз ситуация с железом Мэттью окончательно разрешилась и группе быть.
«...быть?...быть?!»
* * *
- «Муза» - не такое уж и дурное название по сравнению с раздавленными тыквами,
к примеру...
- Что еще за «раздавленные тыквы»?
* * *
- «Муза»!..
Оглушающий рев, соленый пот попадает в глаза и выедает их,
уровень адреналина в крови, кажется, убивает.
Мэтт пихнул его в плечо и сунул под нос пачку дурнопахнущих бумажек:
- Держи, вот твои девяносто фунтов...
После чего выбежал на сцену и завершающим аккордом разбил старенький фендер об усилок.
И вот тогда Доминик вспомнил, что это были за фунты.